Обращения, т.е. слова и сочетания слов, называющие адресата речи, обычно выделяются (или отделяются) запятыми, а при особой эмоциональной нагрузке - восклицательным знаком, стоящим после обращения: Поздравляю, товарищи , с благополучным прибытием (Пауст.); - Не ходи, Володя , - проговорил Родион (Ч.); Прощай же, пора, моя радость ! Я спрыгну сейчас, проводник (Паст.); Стихни, ветер . Не лай, водяное стекло (Ес.); Прозрейте, товарищ зрячий , у озера в стоке вод (Возн.). Звательная интонация усиливается, если обращение помещается в конце предложения: - Здравствуйте, братцы ! - сказал он (Ч.); Прощай, пора окраин ! Жизнь - смена пепелищ (Возн.).

Несколько обращений разделяются запятыми или восклицательными знаками: «Милая моя, дорогая, мучение мое, тоска моя », - прочитала она (Ч.); Прощай, мое счастье, мое недолгое счастье ! (Купр.); Пролетарий! Бедный брат... Когда ты получишь сие письмо, я уже буду на отлете (Ч.). Обращения, соединенные союзом и , не разделяются запятой: Рыдайте, кабацкие скрипки и арфы (Возн).

Если после обращения имеется определение или приложение, то оно обособляется; такое определение воспринимается как второе обращение: Дедушка, миленький , где же ты был? (Расп.); Миллер, голубчик , встаньте. На берегу огни! (Пауст.).

Части расчлененного обращения выделяются отдельно, каждая сама по себе: Услышь меня, хорошая , услышь меня, красивая, заря моя вечерняя, любовь неугасимая ! (Ис.); О, пренебрегнутые мои , благодарю и целую вас, руки Родины, робости, дружбы, семьи (Паст.).

Если обращение заканчивает вопросительное предложение, то после него ставится вопросительный знак: Слышите, Дмитрий Петрович ? Я приеду к вам в Москву (Ч.); Когда же наконец будет Кара-Ада, капитан ? (Пауст.); Что с вами, синий свитерок ? (Возн.); Ты молилась ли на ночь, береза ? Вы молились ли на ночь, запрокинутые озера Сенеж, Свитязь и Нарочь ? Вы молились ли на ночь, соборы Покрова и Успенья ? (Возн.).

Частицы о, ах, а и др., стоящие перед обращениями, от них не отделяются: О мой милый, мой нежный, прекрасный сад ! (Ч.); - Прош, а Прош ! - позвал Прохор Абрамович (Плат.); Ах Надя, Наденька , мы были б счастливы... (Ок.); О вихрь , общупай все глуби и дупла (Паст.); О грозди возмездья ! Взвил залпом на Запад - я пепел незваного гостя! (Возн.); О юность, феникс, дурочка , весь в пламени диплом! (Возн.); О любимые сердцем обманы, заблужденья младенческих лет ! В день, когда зеленеют поляны, мне от вас избавления нет (Забол.).

Если же перед обращением оказывается междометие (в отличие от частицы оно акцентируется), то оно отделяется запятой или восклицательным знаком: - Ах , милая Надя, - начал Саша свой обычный послеобеденный разговор (Ч.);

Эй, три осьмушки под резьбу, иди возьми болт! - С того дня Захара Павловича звали прозвищем «Три Осьмушки под Резьбу» (Плат.). В качестве междометия может выступать и слово о (в значении ах ): О , моя утраченная свежесть, буйство глаз и половодье чувств (Ес.).

Междометие (как призыв к вниманию) может и само выступать в качестве обращения: Эй , берегись! Устроишь замыкание! (Возн.); - Эй , поосторожней там! - крикнул Степаха (Крут.); Куда? Ты что? Эй ! (Шукш.).

После обращения, представляющего собой отдельное вокативное предложение, ставится многоточие или восклицательный знак - одиночный или в сочетании с многоточием: - Миллер ! - прошептал Шацкий (Пауст.); Аня, Аня ! (Ч.); - Петь !.. - Лялька опять в окне (Шукш.);

Мать... А мать ! - позвал он старуху свою (Шукш.); - Братишки ... - сказал он тихо, и голос его сорвался (Пауст.).

Примечание 1 . Личные местоимения ты и вы , как правило, не выступают в роли обращений: они выполняют функцию подлежащего, если при них имеются глаголы-сказуемые: Если вы, читатель , любите осень, то знаете, что осенью вода в реках приобретает от холода яркий синий цвет (Пауст.) - обращением является читатель , а местоимение вы сочетается с глаголом вы любите .

Местоимения ты, вы могут принимать функцию обращения в следующих случаях:

а) в конструкциях с обособленным определением или определительной придаточной частью: Вы, третья с краю, с копной на лбу , я вас не знаю. Я вас - люблю! (Возн.); Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса, чьи шпоры весело звенели и голоса, и чьи глаза, как бриллианты, на сердце оставляли след , - очаровательные франты минувших лет (Цв.);

б) при самостоятельном употреблении, обычно с междометиями эй, ну, эх и др.: Эх, вы, бабы, бабы ! Садовые у вас головы (Крут.); - Эх, вы ! И не противно вам сидеть рядом с Чебухайкой? - бросает он на ходу (Крут.); Цыц, ты ! Она тебе больше не слуга (М. Г.); - У него голова болит, - с сердцем посочувствовал Баев. - Эх-х... вы. Жители ! (Шукш.);

в) в составе других обращений: Милый друг, ты мой , не стыдись... (Фад.); Милая, ты моя (Шукш.).

Примечание 2 . Обращения могут быть выражены особыми, описательными оборотами, которые выделяются как обычные обращения-наименования: - Эй, на шаланде ! - сказал Рег (Грин); - Эй, кто там покрепче , давай сюда, к воротам (П. Капица).

Междометия выделяются (или отделяются) запятыми; при восклицательной интонации после междометия ставится восклицательный знак: О , где-то пожар! (Бун.); Но, но , легче на поворотах (А. Т.); Ах , как медлительны они, проходит год, другой... (Тв.); И по сходному праву та девчонка-солдат, ну , почти что со славой - из тайги - на Арбат (Тв.); Ну , братцы-атаманцы, давайте расходиться и спать (Шол.); Да ты, никак , уже в офицерах ходишь? (Шол.); Ох , будет тебе! (Шол.); Ага , понимаю (Шол.); - Ну , до крыльца! Ну ! - Сергей Сергеич от нетерпения пришпорил в бока Андрею (Шукш.); - Ой , мама родимая!.. Ой , кончаюсь! - стонал белобрысый (Шукш.); Ого ! Ноченька была! (Шукш.); - Э , полноте! - перебил он (Ч.); Ох , хорош! (Шол.); Жалко, ах, жалко, Антон Иванович (А. Т.); Тю ! Я и тебя знаю, Яков Васильевич (А. Т.); - Умру, ей-богу , умру, Захар Павлыч, - испугался соврать бобыль (Плат.); Ну , а как вы находите Валины произведения? (Кат.); Слушайте, ну , допустим, я попрошу вас зайти через неделю (Кат.); На, держи, тебе отец шапку подарил (Плат.); - И-и , сынок! - невозмутимо ответила она (Крут.); Ну , здравствуйте, станичники! Что же, по старому казацкому обычаю - поцелуемся (Шол.); - Ох , и постарел же ты, братушка! - сожалеюще сказала Дуняшка (Шол.); Ну-ка , Павел Мироныч, поднажми ломом! (Крут.); - Ишь , шельмец! - восторженно сказал Василий (Крут.).

Междометные предложения имеют в конце восклицательный знак (часто в сочетании с вопросительным знаком или многоточием): - Ура !.. - воскликнул он (Шукш.);

- А-а ! - весело сказал старик (Шукш.); - А ?! - испугался Захар Павлович (Плат.); - Но! Но ! - кричу я ему (Крут.); - Бр-р ! - Мазилов подхватил со стола циркуль (Крут.); - Ага ! - думаю. - Вспомнили (Крут.);

- Ай-ай ! - Авданя покачал головой (Крут.); Тьфу ! Вспомнил, окаянный (Крут.).

С междометиями по звучанию могут совпадать частицы. Частицы, имеющие усилительное значение, в отличие от междометий, не отделяются знаками от слов, при которых они стоят: Ну пойди, пойди сюда (Плат.); - Ну надо же! - все изумлялась Марья (Шукш.); Ну ты и радуйся (Шол.); Ай не узнала? (Бун.); - Ишь ты, а я на них все сваливал! - будто соглашаясь с агрономом, сказал дед Печеное (Крут.); Ну ладно, Труня, хватит (Крут.); Эх ты, воля, моя воля!.. (Шукш.).

Примечание . Усилительные частицы не имеют ударения, в произношении они сливаются со следующими словами, тогда как междометия всегда ударны и потому самостоятельно оформлены; ср.: А , вот оно что! Значит, нет организаторских способностей? (Крут.); Поздно хватились. Ушли... - Куда? - А дьявол их знает! (Шукш.); Ну , зачерпнул, достал, а в бадейке варежка плавает (Крут.). - А вы видели? - Ну в кино-то видели же? (Шукш.); Ах , в самом деле рассвело (Гр.). - Ах ты какой. Сидит и молчит (М. Г.); Ой ты гой еси, царь Иван Васильевич (Л.); О любимые сердцу обманы (Забол.). - О , концерт большой будет, - обронил кто-то из мужиков (Крут.).

В цельных сочетаниях, в составе которых имеются междометия, внутри запятая не ставится: эх вы, эх ты, ну что ж, ай да, эх и, ух ты, ну и что ж, ну уж и др.: Эх вы , горе-повара! (Ч.); Ну что ж , продолжайте (Кат.); Ну и что ? Толстой остался Толстым, Шекспир Шекспиром (Кат.); Ну уж , так и быть. Теперь моя очередь (Кат.); Ох уж эти мне ученые (Крут.); - Ну что ж , - сказала она свекрови (Крут.); - Ну и шутница-баба, право же! - проговорил Василий Кузьмич (Крут.).

Междометия, стоящие перед словами как, какой , в сочетании с ними выражающие высокую степень качества, запятой не отделяются: Ух как я устал; Ах какой сердитый; Ой какие мы страшные; Ну как , физик, верно я рассудил? (Крут.); - Ишь какой ты! - Емельян Спиридоныч смерил длинного Кузьму ненавистным взглядом (Шукш.); Ну как есть, и во сне бредит своей фермой (Крут.).

Междометные устойчивые выражения выделяются запятыми: - Слава богу , хоть с этой стороны меня поняли - подумал Посудин (Ч.); Сговорились они, что ли, черт возьми ! Женись! Превосходно! Назло всем женюсь! (А. Т.).

Возможен и восклицательный знак: - Вот это работа, я понимаю! Черт возьми ! - вдруг воскликнул о н (Фад.).

Примечание . Выражение слава Богу может означать "хорошо, благополучно" и тогда знаками не выделяется: Какой у него дар слова, вы сегодня сами судить могли; и это еще слава Богу , что он мало говорит, все только ежится (Т.).

– Совершенно точно.

– Любопытно узнать, чем же эта соль так замечательна?

Жеребцов улыбнулся:

– Определение необыкновенности получилось на корвете забавное. Найденную при пробе грунта соль мы сложили на палубе, дабы подсушить, а корабельный кок, человек скудный умом, посолил ею борщ для команды. Через два часа весь экипаж заболел жесточайшей слабостью желудка. Соль оказалась равной по действию касторовому маслу.

Карелин беззвучно затрясся. Казалось, вместе с ним смеялись и его кресло и самый воздух кабинета, где заметно начала приплясывать слоеная гуща крепчайшего табачного дыма.

– Сударь мой, – сказал Карелин, отсмеявшись, – я ошибался, подобно вам. Я почитал Кара-Бугаз бесплодным и как бы созданным природой назло людям. Но с недавнего времени, изучая дневники свои и думая о смертоносных водах залива, я пришел в сомнение, ибо в натуре, нас окружающей, почти нет такого зла, коего нельзя было бы употребить на потребу и выгоду человека. Едкая кара-бугазская соль является солью необычайной, и, думается мне, не глауберова ли это соль, иначе называемая щелочной? Действие ее на вашу команду весьма примечательно. Буде же в заливе осаждается глауберова соль, то уничтожение залива – преступление. Соль сия обладает многими редчайшими свойствами. Одно из них, почти главнейшее, я хочу вам сообщить. – Карелин выдвинул ящик стола и достал желтоватую рукопись. Он погладил ее и обровнял края плотных листов. – Известно ли вам, что в России жил великий химик по имени Кирилл Лаксман?

– К стыду своему, Григорий Силыч, такого имени я не слыхал.

– Не к вашему стыду, милостивый государь, а к стыду всей страны нашей, где одаренные люди в той же цене, что и гурьевские будочники! – с прежней сердитостью прокричал Карелин. – Жизнь сего замечательного человека являет собой пример постоянных мучений. Его послали на службу в глушь сибирскую, в Барнаул. Лаксман тяготился служебными обязанностями и предпочитал странствовать по Сибири, когда и сделал много открытий, касающихся растительности и подземных богатств края. Одновременно он занимался химией. За заслуги научные его избрали академиком, но он, не желая сидеть в Петербурге, предпочел остаться в Сибири, заняв место горного советника. За пустую оплошность его с должности сняли и назначили исправником в Нерчинск. Вот-с, милейший мой лейтенант, какую подходящую должность подготовило российское правительство талантливому ученому и члену Академии наук… Так вот, указанный Кирилл Лаксман открыл возможность изготовлять из глауберовой соли великолепное стекло. Рукопись сия – его доклад об этом открытии. Глауберову соль Лаксман именует горькой. Глядите, что он пишет. – Карелин медленно прочел: – «Между многими новыми свойствами сея горькой соли, именуемой монгольскими народами «гуджар», наибольшего внимания достойна сила, ее в стекло претворяющая». При опытах своих Лаксман получил стекло белое и стекло черное, подобное китайскому лаку… Вот… – Карелин отодвинул рукопись. – Дальнейшие изъяснения излишни.

Закупорка залива вызовет перемену свойств воды и прекратит образование глауберовой соли. Утверждение ваше, что залив вызывает обмеление Каспийского моря, равно как и сожаление о погибающей рыбе, преувеличено. Без особой натуги я могу вас тут же разбить по всем пунктам. Но, пожалуй, лучше пойдем попить чайку, благо прислали мне из Уральска клюквенный сок.

Пропуская Жеребцова в столовую, Карелин сделал страшные глаза и прошептал:

– А вы уж и проект приготовили! В Петербурге сидят дураки. Они размышлять не любят, а прямо брякнут – закрыть залив на веки вечные и удивить Европу. Ежели бы вы упомянули слово «открыть», то государственные мужи, может быть, призадумались бы, а раз закрыть – так закрыть. Закрывать – это для них святое дело…

К шлюпке Жеребцов возвратился поздним вечером, а к корвету шлюпка подошла глухою ночью. В камышах, сухо шумевших по берегам Урала, крякали спросонок дикие утки. Над морем в стороне дагестанских берегов синими взрывами разверзались зарницы. С палубы слышался гул моря у песчаных отмелей.

Жеребцов долго ходил по юту, взволнованный своей ошибкой. Каспийское море, изученное им до тонкости, показалось зловещим и неведомым. В стороне пустыни, там, где лежала Эмба, возник купол огня. Жеребцов вздрогнул: уж не залив ли Кара-Бугазский опять дымит в этой встревожившей его кромешной темноте? Но то была луна, подымавшаяся над равнинами Усть-Урта.

Жеребцов набил трубку и досадливо вздохнул: впервые за два года плавания по этому морю он ощутил от него усталость. За бортом корвета сопели в воде спящие тюлени.

Вахтенный офицер шутливо сказал Жеребцову:

– Вы бы спать шли, Игнатий Александрович. В это время спит даже рыба в море.

Жеребцов спустился в каюту и открыл иллюминатор. От зарниц долетало глухое громыханье. Мучаясь духотой, Жеребцов вынул из стола чисто переписанный свой проект, изорвал его и выбросил через иллюминатор в море.

Мальчик с серебряным горлом

Я сожалею, что документы, касающиеся жизни Жеребцова, утеряны, а то, что дошло до нашего времени, очень отрывочно и скудно.

К счастью, перед самой смертью Жеребцов, будучи уже в отставке, познакомился с писателем Евсеенко. Писатель этот добросовестно поставлял многочисленные рассказы и повести для журналов «Нива» и «Родина». Немудрые эти вещи были рассчитаны на читателя, располагающего множеством свободного времени, преимущественно на дачника, и ни в какой мере не блистали талантом.

Евсеенко не был лишен дара изобразительности, но, как и многие его современники (дело относится к 90-м годам прошлого столетия), был заражен страстью улавливать настроения. Он описывал настроение природы, людей, животных, свое собственное и даже настроение целых городов и подмосковных дачных местностей.

В одной из этих местностей он и познакомился с Жеребцовым, тотчас же опытным глазом определил, что дряхлый и добродушный моряк неизбежно должен хранить в себе некий литературный сюжет, и взялся за выуживание этого сюжета. Сюжета не выудив, Евсеенко все же рассказ написал, но напечатать не успел, так как у него открылась тяжелая стадия чахотки и он был послан в Ялту, где вскоре и умер. Рукопись его рассказа, интересующую меня лишь в меру заключенных в ней сведений о последних днях Жеребцова – первого исследователя Кара-Бугазского залива, я и привожу здесь, сделав необходимые сокращения. Называется рассказ «Роковая ошибка».

«Если вы, читатель, бывали на художественных выставках, то должны помнить картины, где изображены заросшие просвирником провинциальные дворики. Ветхий, но теплый дом со множеством пристроек и крылечек, липы под окнами (в них гнездятся галки), трава, густо растущая среди щепок, черный щенок, привязанный на веревке, и забор с выломанными досками. За забором зеркальная гладь живописной реки и пышное золото осеннего леса. Теплый солнечный день в сентябре.

Дачные поезда, проносящиеся вблизи старого дома, придают пейзажу еще большую прелесть, заволакивая желтизну лесов облаками паровозного пара.

Если вы, читатель, любите осень, то знаете, что осенью вода в реках приобретает от холода яркий синий цвет. В этот день вода была особенно синей, и по ней плыли желтые листья ив, пахнущие сладкой сыростью.

Мокрые листья берез налипают на ваши ботинки, на подножки вагонов, на большие дощатые щиты, где московские купцы расхваливают свой товар перед выглядывающими из вагонов провинциалами.

Вот об этих-то щитах, особенно об одном, призывавшем всех курить гильзы Катыка, я и хочу поговорить с вами, читатель.

В сентябрьский день, о котором мы только что упомянули, я встретил вблизи такого вот потрепанного дождями и солнцем щита с рекламами старика в поношенной морской шинели. Лицо старика поражало густым загаром, особенно заметным в обрамлении седины и в обстановке северной бледной осени. Казалось, солнце жарких морей так пропитало старческую кожу, что даже ненастье средней России не могло уничтожить его следов.

– Жулик! – сердито выкрикнул старик и угрожающе взмахнул палкой. – Пройдоха, но башковитый субъект!

– Вы это о ком?

– О Катыке, милостивый государь, о фабриканте Катыке, – ответил старик доброжелательно: видимо, он был не прочь вступить в беседу.

Я спросил, почему Катык – пройдоха и жулик.

– История эта очень длинная. Пойдемте, пожалуй, ко мне – я живу поблизости, – выпьем чайку. Я вам, кстати, о Катыке расскажу.

Старик провел меня в тот дворик, о каком говорилось выше, и ввел в комнату, блиставшую чистотой. На полках стояли чучела высоких птиц с розовым оперением. По стенам висело много морских карт, исчерченных красными карандашами, и акварелей, изображавших пустынные берега зеленого и бурного моря. На столе в строгом порядке лежали старые книги. Я взглянул на названия – то были труды по гидрографии различных морей и путешествия по Средней Азии и Каспийскому морю. Пока девочка, дочь хозяина, ставила нам самовар, старик откупорил коробку желтого феодосийского табака и скрутил толстую папиросу.

– Вот что, батенька мой, – сказал он, окутываясь дымом, – позвольте прежде всего представиться. Зовут меня Игнатий Александрович Жеребцов. Я отставной моряк, гидрограф, составитель карт Каспийского моря. Мне, изволите ли видеть, стукнул уже восьмой десяток. Вы интересовались Катыком. Так вот, могу сообщить, что Катык весьма неудачно исправляет ошибку, сделанную мною в молодые годы, когда я только что окончил плавание по Каспийскому морю. Ошибка моя состояла в том, что имеющийся на этом море залив Кара-Бугазский, – не знаю, слыхали ли вы о нем или нет, – я первый обследовал и признал совершенно бесполезным для государства, как не обладающий никакими природными богатствами. Но, между прочим, мною было обнаружено, что дно залива состоит из соли, как потом оказалось – глауберовой. Кара-Бугаз – место необычайное по сухости воздуха, по едкой и густой воде, по глубокой пустынности и, наконец, по обширности своей. Он окружен песками. После плавания в его водах я заболел удушьем. Только здесь, на севере, болезнь меня оставила, а то, батенька, я каждую ночь задыхался и форменно умирал.

По глупости своей я хотел предложить правительству перегородить узкий вход в залив дамбой, дабы отрезать его от моря.

Зачем, спрашиваете? А затем, что я был убежден в глубокой вредности его вод, отравляющих несметные стаи каспийской рыбы. К тому же загадочное в те годы обмеление моря я толковал тем, что залив ненасытно поглощает каспийскую воду. Забыл вам сказать, что вода в залив идет сильным потоком. Я высчитал, что ежели залив загородить, то уровень моря начнет подыматься каждый год почти на вершок. Я предполагал сделать в плотине шлюзы и таким путем поддерживать в море тот уровень, какой необходим для судоходства. Но покойный Григорий Силыч Карелин, спасибо ему, отговорил меня от безумного этого проекта.

Я поинтересовался, почему этот проект, правда необыкновенный, старик называет безумным.

– Видите ли, батенька мой, я уже говорил, что дно залива состоит из глауберовой соли. Ученые предполагают, что каждый год в водах залива оседают миллионы пудов этой соли. Величайшее, можно сказать, месторождение этой соли во всем мире, исключительное богатство – и вдруг все это было бы уничтожено единым ударом.

Вторая моя ошибка произошла по вине вот этих северных мест. Сам я калужец, а пятнадцать лет провел на Каспийском море. Там – ежели вы бывали, то должны знать – унылость, пыль, ветры, пустыни и ни травки, ни деревца, ни чистой текучей воды.

Мне бы надлежало, как только зародилось у меня подозрение в величайших богатствах кара-бугазских, заняться этим делом, разворошить ученых мужей, а я махнул на все рукой и помышлял лишь о том, как бы мне поскорей воротиться к себе, в жиздринские леса. Не нужен мне был Кара-Бугаз с его солью. Калужские свои перелески я не променял бы на десяток Кара-Бугазов. Хотелось мне, знаете ли, как бывало в младенчестве, подышать грибным воздухом да послушать, как шумят дожди по листве.

Понятно, слабости наши бывают сильнее велений ума. Отказался я от славы, совершил, можно сказать, преступление перед родом человеческим, уехал к себе под Жиздру – и был счастлив. А между тем слух, что лейтенант Жеребцов нашел в заливе дно из необыкновенной соли, дошел до ученых. В залив послали туркмен. Они привезли воду в бутылках. Сделали ей анализ, и обнаружилось, что это чистейшая глауберова соль, без коей немыслимо ни стеклоделие, ни другие многие производства.

Тут-то и вынырнул пройдоха Катык. Мало ему гильз да беговых лошадей – он решил добывать соль в заливе, благо зимой волны выкидывают ее на берег прямо горами. Учредил для этого акционерное общество, всех обкрутил; соль не вывозит, а Кара-Бугаз получил от правительства почти в полное свое обладание. Вот потому-то я и говорю, что Катык этот ваш – изрядная шельма».

Дальше в своем рассказе Евсеенко подробно описывает забавные разговоры Жеребцова с дочкой хозяина и дружбу его с окрестными мальчишками. Для них Жеребцов был непререкаемым авторитетом в делах рыболовства и дрессировки голубей. Мальчишек он звал «пузыри» и «клопы».

По праздникам к нему приезжал из Москвы сын его умершего школьного товарища (письмо этому товарищу было приведено нами в начале первой главы) – мальчик с серебряной трубкой в горле. Вместе они мастерили ловушки для птиц и удочки или занимались химическими опытами.

Иногда Жеребцов оставлял мальчика у себя ночевать. Тогда в его комнате до позднего вечера не стихали разговоры. Жеребцов рассказывал о своих плаваниях, и, надо сказать, никогда у него не было столь внимательного собеседника. Мальчик слушал и долго не мог заснуть, глядя на звезды за окнами. Зато и спали они потом крепко, по-детски. Даже хриплые вопли петухов, приветствовавших новый серенький день, не могли прогнать сладкий их сон.

Однажды таким вот утром Жеребцов не проснулся.

Похоронили его на пустынном кладбище на опушке леса. На похороны пришли хозяин дачи – владелец сапожного заведения из Марьиной рощи, мальчик с серебряным горлом, несколько мальчишек-голубятников и Евсеенко.

Через неделю могилу занесло мокрой рыжей хвоей. Начались долгие дождливые ночи и короткие холодные дни, и о Жеребцове забыли все, кроме мальчика с серебряным горлом. Изредка он приезжал из Москвы на могилу. Придет, постоит несколько минут и уйдет по длинной просеке к станции, где подымаются к небу столбы пышного паровозного пара.

Все попытки разыскать могилу Жеребцова, предпринятые сейчас, оказались тщетными.

Черный остров

Окропленные вашею кровью

Красным знаменем реют,

над нами шумя.

Маяковский

Кончался январь 1920 года. Шторм бил брызгами в окна низких портовых зданий. Тяжелый дождь шумел по улицам Петровска. Горы дымились. К северу от Петровска до Астрахани море лежало подо льдом.

Старый пароход «Николай», захваченный белогвардейцами, разводил пары. В неприбранных каютах висели прошлогодние календари и засиженные мухами портреты Колчака. К палубе прилипли окурки и пожелтевшие газеты. В штурманской рубке синий от холода вахтенный, нахохлившись, ждал капитана. Капитан пропадал в городе.

Вонючий дым над трубой камбуза возвестил, что кок варит ячневую кашу с мышиным пометом. Но даже это событие не разогнало уныния, разъедавшего корабль подобно ржавчине. Матросы валялись в кубрике. В кают-компании спал на красном плюшевом диване желтый и злой официант.

Воспользовавшись сумрачным днем, из всех щелей ползли тощие пароходные клопы. В трюме сипло пропел украденный накануне петух.

«Пора нашей гитаре на кладбище», – подумал вахтенный и посмотрел на штурвал, где можно было заметить медную дощечку, сообщавшую, что пароход «Николай» построен в 1877 году.

Вахтенный посмотрел, кстати, на желтую, видавшую виды трубу. Из нее валил рыжий дым.

– Что они, мусором топят, что ли? – сказал вахтенный и вздрогнул: в сыром дыму на горах громыхнул пушечный выстрел.

Из кубрика вылез матрос в калошах на босу ногу. Он вяло протащил по палубе занемевшие ноги, поднялся на мостик и прислушался: глухие удары учащались.

– Похоже, бьют кадет красные, – сказал он вахтенному. – Красные, – зашептал он, и глаза его сузились, – наступают от Хасав-Юрта, ночью будут в Петровске. С капитаном надо поговорить насчет этого. Команда полагает, что надо тикать от эвакуации. Снимемся вечером и сунемся в море – тихо, благородно, без кадет, без оружия.

Матрос махнул рукой на восток, где море кипело, как котел с мыльной и грязной пеной.

Вахтенный взглянул на корму – там хлопал мокрый трехцветный флаг – и вздохнул. Эх, если бы все вышло так, как задумано! Удрать от деникинцев, от эвакуации!

– Капитан пропал, засыплемся мы из-за этого, – тоскливо пробормотал он и вышел на палубу.

Он вгляделся в дождь, наискось бивший по гнилым пристаням, и сплюнул. Толпа людей в зеленых английских шинелях шла к пароходу. Они волочили на веревке пулемет и шли прямо по лужам, разбивая их набухшими бутсами. Сбоку вахтенный заметил знакомую фигуру капитана в дождевом плаще. Капли быстро стекали с его усов, и казалось, что капитан безмолвно плачет.

Отряд деникинцев влез на палубу по скользкому трапу. Офицер с выпуклыми серыми глазами прошел в кают-компанию, потянул за ногу спавшего официанта и хрипло сказал:

– Пошел на свое место, ворюга!

Официант вытащил из кармана салфетку, вытер лицо и вышел.

Закрыв дверь каюты, он посмотрел на нее так, что, если бы дверь была живым существом, она бы содрогнулась от страха.

Солдаты с трехцветными нашивками на рукавах – «батальон смерти» – рвали двери кают, не дожидаясь, пока принесут ключи, и грозили кому-то, стиснув зубы. У трапа поставили часового.

Капитан вошел в штурманскую рубку и дрожащими руками долго расстегивал набрякший плащ. Вахтенный уныло смотрел на него и ждал.

Наконец капитан достал медный погнутый портсигар и закурил.

– Ну, попали! Назначили нас под эвакуацию. Я в штабе ругался. У меня судно в порту на якоре и то разваливается. Куда же его гнать в море в такую штормягу? Смеются: «Мы, говорят, дадим такой груз, что не жалко». – «Какой такой груз?» – «Большевиков из тюрьмы, вот кого. Слыхали?» – «Куда же их девать?» – «Да, говорят, есть для них подходящее место. Куда прикажем, туда и повезете. А если не хотите выходить в море, то поговорим в подвале. Тогда захотите».

Капитан сел и потянул к себе судовой журнал. В горах опять тяжело прогремело. За дождем блеснул желтый огонь. В журнале стояли кривые строчки: «Ветер норд-ост силой в 10 баллов. Волнение – 9 баллов. Воды в трюмах – 30 сантиметров».

– Воды в трюмах тридцать сантиметров! – Капитан отшвырнул журнал и криво улыбнулся. – Людей будем сажать в трюмы. – Лицо его налилось сизой кровью. – В воду, в трюмы! Доплавались под николаевским флагом, дошли до ручки. Живой груз повезем, как быков на убой. Эх, вы…

Он хотел еще что-то прибавить, но осекся: в дверях стоял офицер с выпуклыми глазами.

– Голубчик капитан, – он галантно переступил через высокий порог рубки, – распорядитесь открыть трюмы. Сейчас приведут заключенных.

Трюмы были открыты, но заключенных привели только в полночь, когда от нефтяных складов уже горохом сыпалась ружейная перестрелка.

Красные рвались к городу. Переход на сторону деникинцев турецкого офицера Казым-бея, командовавшего красными частями, не спас города. Казым-бей – черное его имя гремело тогда по Дагестану – был агентом мусаватистов. Он проник в расположение красных частей, завоевал их доверие, участвовал в боях и ждал удобной минуты, чтобы предать. Измена Казым-бея удесятерила ярость красных. Они перешли в наступление по всему фронту, и их передовые отряды уже дрались на подступах к Петровску.

«Николай» сипел мятым паром и качался у пристани черной нелепой тушей, – огней приказано было не зажигать. Море, порт, город, горы – все превратилось в глухую, порывистую от ветра тьму. Белела только пена, переливаясь через изуродованный бурями мол.

Заключенных привели очень тихо. Вахтенный считал их, стоя на мостике.

– Больше ста человек, – сказал он капитану, когда последняя черная тень, подгоняемая прикладами, медленно полезла в трюм. Из трюма несло холодом и запахом гнилой кожи.

Отошли ночью.

«Николай» обогнул мол, затрещал, вскрикнул и высоко вздернул нос. Ледяные горы воды подкатывали под его ветхое днище. В кают-компании посыпались со столов стаканы.

Деникинцы сбились у поручней. Они смотрели на берег, где тускло и часто вспыхивали огни рвущихся снарядов. Официант смотрел вместе с ними. Ветер поднимал его редкие волосы. В борт чугунными билами молотила каспийская волна.

Перед отвалом на пароход вошел старый офицер с седой подстриженной бородкой. Тонкие его ноги были в шелковых черных обмотках, редкие волосы разделены тщательным пробором. Он потребовал в кают-компанию чаю, велел позвать капитана, медленно развернул на столе карту и положил на нее маленькие руки.

Капитан вошел, красный от ветра, и угрюмо остановился у двери.

– Подойдите поближе. – Офицер сухо улыбнулся.

Улыбка эта испугала капитана: так обычно улыбаются в присутствии обреченных людей.

– Слушаю. – Капитан подошел к карте.

Офицер вынул красный карандаш, не торопясь очинил его лезвием безопасной бритвы, закурил, прищурился и, выискав что-то на карте, поставил жирный крест. Потом, примерившись, провел через все море ровную линию от Петровска до отмеченного места.

Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник Лопатин Владимир Владимирович

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ ПРИ ОБРАЩЕНИЯХ

§ 101. Обращение, т. е. слова и сочетания слов, называющие адресата речи, выделяется (или отделяется) запятыми . При усилении эмоциональности ставится восклицательный знак после обращения: Поздравляю, товарищи , с благополучным прибытием (Пауст.); - Не ходи, Володя , - проговорил Родион (Ч.); Откройся, мысль! Стань музыкою, слово , ударь в сердца, чтоб мир торжествовал! (Забол.); Я спрыгну сейчас, проводник (Б. Паст.); Стихни, ветер . Не лай, водяное стекло (Ее).

Несколько обращений разделяются запятыми или восклицательными знаками: «Милая моя, дорогая, мучение мое, тоска моя» , - прочитала она (Ч.); Прощай, мое счастье, мое недолгое счастье! (Купр.); Пролетарий! Бедный брат… Когда ты получишь сие письмо, я уже буду на отлете (Ч.); - Батюшка! Семен Яковлевич! - раздался вдруг… голос дамы (Дост.). Обращения, соединенные союзом и, не разделяются запятой: Рыдайте, кабацкие скрипки и арфы , над черною астрой с прическою «афро» (Возн.).

Если после обращения имеется определение или приложение, то оно обособляется; такое определение воспринимается как второе обращение: Дедушка, миленький , где ж ты был? (Расп.); - Миллер, голубчик , встаньте. На берегу огни! (Пауст.).

Части расчлененного обращения выделяются отдельно, каждая сама по себе: Услышь меня, хорошая , услышь меня, красивая, заря моя вечерняя, любовь неугасимая! (Ис.).

Если обращение заканчивает вопросительное предложение, то после него ставится вопросительный знак: Слышите, Дмитрий Петрович ? Я приеду к вам в Москву (Ч.); Что с вами, синий свитерок ? (Возн.); Ты молилась ли на ночь, береза ? Вы молились ли на ночь, запрокинутые озера Сенеж, Свитязь и Нарочь ? Вы молились ли на ночь, соборы Покрова и Успенья ? (Возн.).

§ 102. Частицы о, ах, а и другие, стоящие перед обращениями, от них не отделяются: О мой милый, мой нежный, прекрасный сад (Ч.); Ах Надя, Наденька , мы были б счастливы… (Ок.); О любимые сердцем обманы, заблужденья младенческих лет! В день, когда зеленеют поляны, мне от вас избавления нет (Забол.); О солнце, раскаленное чрез меру , угасни, смилуйся над бедною землей! (Забол.); Смерть, а смерть , еще мне там дашь сказать одно словечко? (Тв.).

§ 103. Если же перед обращением оказывается междометие, то оно отделяется запятой или восклицательным знаком: Ах, поля мои, борозды милые , хороши вы в печали своей (Ес.); - Эй, три осьмушки под резьбу , иди возьми болт! - С того дня Захара Павловича звали прозвищем «Три Осьмушки под Резьбу» (Плат.). В качестве междометия может выступать и слово о (в значении ах ): О, моя утраченная свежесть, буйство глаз и половодье чувств (Ес.).

Примечание. Омонимичные частицы и междометия (о, ах, а ) различаются следующим образом: частица имеет усилительное значение и от обращения интонационно не отделяется (не имеет самостоятельного ударения); напротив, междометия интонационно самостоятельны, ударны, после них имеется пауза. Ср.: О поле мое заветное , ты сейчас отдыхаешь после жатвы (Айтм.) - О, ветер! О, снежные бури! (Бл.).

Междометие эй (как призыв к вниманию) может и само выступать в качестве обращения: - Эй , берегись! Устроишь замыкание! (Возн.); - Эй , поосторожней там! - крикнул Степаxa (Крут.); - Куда? Ты что? Эй!.. (Шукш.); - Эй! Нельзя! - испугалась Фрося (Ток.).

§ 104. После обращений, представляющих собой самостоятельное предложение, ставится многоточие или восклицательный знак - одиночный или в сочетании с многоточием: - Миллер! - прошептал Шацкий (Пауст.); - Петь!.. - Лялька опять в окне (Шукш.); - Мать… А мать! - позвал он старуху свою (Шукш.).

В официальных письмах обращения принято выносить в отдельную строку , после обращения ставится восклицательный знак : Уважаемый товарищ (господин ) В. В. Иванов!; Уважаемые коллеги!

§ 105. Личные местоимения ты и вы обычно не выступают в роли обращений: они выполняют функцию подлежащего, если при них имеются глаголы-сказуемые: Если вы , читатель, любите осень, то знаете, что осенью вода в реках приобретает от холода яркий синий цвет (Пауст.) - местоимение вы - подлежащее (вы любите ), а читатель - пояснительный член предложения (вы , т. е. читатель).

Местоимения ты, вы могут выполнять функцию обращения в следующих случаях:

а) при наличии определительных конструкций - обособленных определений или определительных придаточных частей предложения: Вы, третья с краю, с копной на лбу , я вас не знаю. Я вас - люблю (Возн.); Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса, чьи шпоры весело звенели и голоса, и чьи глаза, как бриллианты, на сердце оставляли след , - очаровательные франты минувших лет (Цвет.); такие местоимения не являются подлежащими, при них нет глаголов-сказуемых;

б) при самостоятельном употреблении, обычно с междометиями эй, ну, эх, цыц и др. (в разговорной речи): - Цыц, ты! Она тебе больше не слуга (М. Г.); - Эй, ты! Ответь мне (Шукш.); - Ну, ты! Не перечь мне!

в) в сложных обращениях: Милый друг ты мой , не стыдись… (Фад.); Манюшка, милая ты моя … (Шукш.).

§ 106. В качестве обращений могут использоваться описания признаков предмета, лица. Такие обращения выделяются как обычные обращения-наименования: - Эй, на шаланде! - сказал Рег (Грин); - Эй, кто там покрепче , давай сюда, к воротам! (П. Капица).